Статьи по теории литературы

К эпистемологии литературоведения: пространственность художественного смысла в эпистемологии М.М. Бахтина

УДК 821.0+1

ББК 83.0+87.3(2)61

С.Н. Зотов

В статье рассматриваются вопросы литературоведческой эпистемологии. Основания этой области гуманитарного знания возникли в работах раннего Бахтина и в эссе Пастернака. Предпосылки нового понимания литературы и возможностей гуманитарного познания содержатся в экзистенциальной позиции Ницше, усвоенной европейской культурой. Анализ работы М.М. Бахтина «Формы времени и хронотопа в романе» позволяет сделать вывод о возникновении новой формы знания, объединяющей классическую и модернистскую парадигмы освоения литературного творчества.

Ключевые слова: эпистемология, методология, русский модернизм, экзистенциальный подход, когнитивные единицы, пространственность, хронотоп, диалогизм как эпистемологический принцип.

1.

В аннотации к критической антологии о Михаиле Михайловиче Бахтине сказано: «гуманитарный эпистемолог XX века» [М.М. Бахтин, 2010, с. 4]. Что это значит? К.Г. Исупов пишет об «эстетической эпистемологии», что «устав этой науки на отечественной почве – дело будущего» [Исупов, 2010, с. 297]. Что такое эстетическая (гуманитарная) эпистемология?

Понятие эпистемологии, если судить по справочным изданиям, развивается. В «Философском энциклопедическом словаре» (1989) понятия эпистемология и гносеология отождествляется. «Гносеология. См. Теория познания, Эпистемология» [Философский энциклопедический словарь, 1989, 127]. «Эпистемология … термин, употребляемый для обозначения теории познания» [Там же, с.770]. Наконец, «Теория познания, гносеология, эпистемология, раздел философии, в котором изучаются проблемы природы познания и его возможностей, отношение знания к реальности, исследуются всеобщие предпосылки познания, выявляются условия его достоверности и истинности» [Там же, с. 650]. «Теория познания как философская дисциплина анализирует всеобщие основания, дающие возможность рассматривать познавательный результат как знание, выражающее реальное, истинное положение вещей» [Там же, с. 650, 651]. Теория познания базируется в данном случае на том или ином решении так называемого «основного вопроса философии» и представляет собой метод его решения, определяющий методологию того или иного способа философствования и соответствующей познавательной деятельности.

В «Краткой философской энциклопедии» (1994) дан иной подход к указанным понятиям традиционной философии. «Эпистемология …- теория познания. Эпистемологический – теоретико-познавательный» [Краткая философская энциклопедия, 1994, с.542]. «Гносеология…- учение о познании; по Гартману, метафизическая составная часть теории познания наряду с логической и психологической. Гносеологический – относящийся к процессу познания» [Там же, с. 109]. Выходит, что гносеология является своеобразной стороной, относительно самостоятельным аспектом теории познания, отождествляемой с эпистемологией.

В современном «Словаре философских терминов» (2007) отдельная статья о гносеологии отсутствует. «Эпистемология …- теория познания, гносеология – важнейшая часть теоретической философии, которая, начиная с Нового времени (Декарт, Бэкон) и особенно благодаря Канту, постепенно выделяется в самостоятельную философскую дисциплину. Эпистемология исследует природу, предпосылки, условия, возможности и границы человеческого познания» [Словарь философских терминов, 2007, с. 705]. Данный источник различает традиционную эпистемологию, основанную на принципах фундаментализма, и современные эпистемологические программы, «темы» эпистемологии. Одна из проблем «структуры знания» — вопрос о наличии «единого фундамента» или «когерентной системы» отдельных утверждений, составляющих знание. В конечном счете, речь опять идет о возведении знания к основополагающему единству.

Эпистемология в статье А.Ю. Бабайцева («Новейший философский словарь») – это «философско-методологическая дисциплина, в которой исследуется знание как таковое, его строение, структура, функционирование и развитие». Современная тенденция к различению эпистемологии и гносеологии основана «на исходных категориальных оппозициях. Если гносеология разворачивает свои представления вокруг оппозиции «субъект-объект», то для эпистемологии базовой является оппозиция «объект — знание». Эпистемологи исходят не из «гносеологического субъекта», осуществляющего познание, а скорее из объективных структур самого знания». Среди основных эпистемологических проблем – вопрос «как устроено знание?» [Бабайцев, 2011]. Эпистемология в данном случае определяется как особая область знания, несмотря на дефинитивное возведение к философско-методологической проблематике. Кажется, это определение имеет в виду возможность специальной, «отраслевой» постановки проблемы эпистемологии, в первую очередь, эстетической эпистемологии.

Речь идёт о специальном рассмотрении вопросов гуманитарного познания. Классически основы методологии литературоведения,например, – это применение основных принципов определенного типа философствования в литературоведении (например, марксистско-ленинская методология). Понятие методологии в данном случае связывается прямо с философской системой и призвано сообщить познанию единство, свойства «первой философии». Напротив, работа М.М. Бахтина «К методологии литературоведения», вопреки названию (дано публикаторами, а не автором), не о методах изучения художественной словесности, а как раз об эпистемологических проблемах. Когнитивные единицы Бахтина — «познание вещи и познание личности»; «¨я¨ существую для другого и с помощью другого»; «кругозоры» и их взаимодействие; понятия «вненаходимости» и «диалогизма», — содержат представление о том, что такое литература и одновременно — как возможно знание о литературе [Бахтин, 1975а, с. 203-212]. Наука М.М. Бахтина представляет собой эпистемологию.

Вопрос о новом понимании искусства и знании о нём, о гуманитарной эпистемологии был поставлен в русской науке и одновременно – в эссеистике и поэтической практике модернизма ещё на рубеже 10-х-20-х годов. В.Л. Махлин пишет об эпохе, породившей эти воззрения: «Конец десятых – начало двадцатых годов – время настоящей революции в гуманитарном мышлении XX века: философской революции (прежде всего – в Германии), гуманитарно-филологической революции (прежде всего и глубже, чем где-либо – в России). М.М. Бахтин – активный, но «неофициальный» со-участник и со-временник обоих этих одновременных событий» [Махлин, 2010, с.9].

Философ М.И. Каган, старший современник и единомышленник М.М. Бахтина, представлял эпистемологическую проблему в полемике с классической теорией искусства, возводящей эстетику к определенным философским системам. «Чтобы эстетика могла быть самостоятельной, она должна иметь свой ясный, особый род сознания. <…> Необходима не только своеобразность объективной идеи красоты, но и методическое обоснование её особого рода сознания» [Каган Ю.М., 2010, с. 40]. М.М. Бахтин как будто развивает эту мысль: «Но эта научная философия может быть только специальной философией, то есть философией областей культуры и их единства в теоретической транскрипции изнутри самих объектов культурного творчества и имманентного закона их развития. Зато эта теоретическая философия не может претендовать быть первой философией, то есть учением не о едином культурном творчестве, но о едином и единственном бытии-событии. Такой первой философии нет и как бы забыты пути её создания» [Бахтин, 1994, с. 25]. Связь приведенных выше цитат установлена в эссе Ю.М. Каган. Речь идёт о специальных вопросах гуманитарного познания, об эстетической (гуманитарной) эпистемологии. «Особый род сознания» отличается от классических представлений и соответствующей методологии. Именно эпистемологическая проблематика, как нам кажется, становится центральной в основных исследованиях Бахтина.

Эпистемологическая интенция в рассматриваемом выше аспекте составляет важнейшую сторону смысла поэтической практики и эссеистики русского модернизма, особенно это касается «Охранной грамоты» Б.Л. Пастернака (1930) и книги О.Э. Мандельштама «О поэзии» (1928). В размышлении о венецианской живописи Пастернак, в частности, устанавливает особенный «синкретизм» художества: единство и неразличимость «исполнителя», «исполненного» и «предмета исполненья», то есть, тождественность произведения искусства, художника и жизни. Это тождество является средоточием модернистского понимания искусства, выражает экзистенциальную сторону художества [Пастернак, 1990, с. 90]. Такова и поэтическая практика Пастернака, в которой обнаруживается переживание основных экзистенциальных феноменов, а не традиционные «темы» поэзии. Поэт как бы обозначает, предъ-являет мир, осуществляющийся его творческим движением навстречу жизни, его креативным, производящим обстоятельства поступком. Иными словами, «Наставленное на действительность, смещаемую чувством, искусство есть запись этого смещения. Оно его списывает с натуры» [Пастернак, 1990, с.72]. В отличие от миметической теории искусства речь идёт в данном случае об искусстве как жизнетворчестве.

В «Охранной грамоте» Пастернак даёт пример того, что Бахтин называет «участным мышлением». «Участно» мыслить – «значит не отделять своего поступка от его продукта, а относить их и стремиться определить в едином и единственном контексте жизни как неделимые в нём…» [Бахтин, 1994, с. 24, 25]. Позднее Пастернак скажет: «Искусство не просто описание жизни, а выражение единственности бытия» [Пастернак, 1990, с.354]. Речь идет об обнаружении-открытии жизни, всегда данной единственным способом – в интеллектуальном переживании вот этого художника, но явленное «здесь и сейчас» имеет всеобщий смысл «неповторимой единственности живой действительности» [Там же].

Общая мысль Пастернака и Бахтина коренится в экзистенциальных представлениях о действительности, впервые сформулированных Ницше в «Весёлой науке» (IV, 324): «Жизнь не разочаровала меня! Напротив, из года в год я нахожу её более истинной, более желанной, более таинственной – с того самого дня, когда меня осенила великая освободительница: мысль о том, что жизни суждено быть экспериментом познающего» [Ницше, 1990, т. 1, с 647]. В этом фрагменте, на наш взгляд, Ницше как раз и даёт характеристику того, что названо у Бахтина «участным мышлением» — познанием человека, «участвующего» в возникновении смысла бытия, «причастного» к жизнетворчеству. В мысли Ницше содержится основание экзистенциализма как основы новой ментальности Запада и участи человека культуры. Не случайно именно этот фрагмент сочинения Ницше стал эпиграфом к фундаментальному труду М. Хайдеггера «Ницше», в котором развиты многие мысли философа 30-х – 40-х годов. [Хайдеггер, 2006, т.1, с. 5]. Уместно вспомнить признание М.М. Бахтина в беседе с В.Д. Дувакиным: «Я и прозу знал наизусть. Например, очень многие такие… ну, отрывки, что ли, не целые произведения, из Ницше я знал наизусть. В подлиннике, конечно, на немецком языке. Я тоже прошел через страстное увлечение Ницше» [Бахтин, 2010, с. 30].

Гуманитарное знание М.М. Бахтина есть прежде всего эпистемология, однако освоение трудов М.М. Бахтина в литературоведении происходило именно в традиционном методологическом аспекте, посредством методологического применения его научных мотивов, а не постижением его эпистемологии. Знание о литературе тематизировалось с помощью «инструментально» понятого Бахтина, для которого, по Аверинцеву, характерна своеобразная «инонаучная» позиция. Эпистемологическая проблематика гуманитарной деятельности имеет ещё одну важную сторону, которую предварительно обозначил К.Г. Исупов в названной выше работе. Освоение научной традиции означает восприятие противоречивого смысла человеческих творческих достижений, благодаря которому становится возможным понимание человека-творца, его своеобразное интеллектуальное «воскрешение». Ведь речь идет о живой личности, сбывшейся в собственном труде. Бахтинская филология – это способ выявления смысла культуры, а не тематика его исследовательской мысли, определенная терминологически и легко различимая поверхностным взглядом, это пространство смысла, мир, имеющий имя — Бахтин. Речь идет о по-явлении, самообнаружении Бахтина с помощью понимания литературы, т.е. об экзистенциальной проблеме человека культуры. Сам способ выявления смысла литературы и есть установление того, что такое литература и одновременно – что такое человек культуры, осуществляющийся в смысловом пространстве литературы.

2.

Эпистемология Бахтина — это обнаружение гуманитарной проблематики, приглашение к мысли о литературе. Главная задача такого осмысления может заключаться в приведении фрагментарного многообразия мыслей Бахтина к некоторой организованной целостности, очевидному единству, отчётливо воспринимаемому, переживаемому интеллектуально. Описание этого единства требует не «овнешнения» благодаря новому метаязыку, но принципиально иного, «бахтинского», освоения. Основным его принципом, по-видимому, должно стать постижение основополагающего диалогизма Бахтина благодаря диалогическому же восприятию и экспликации. Попытаемся обосновать своеобразный антитетический способ обнаружения взглядов Бахтина на проблему пространственности в художественном творчестве и его научном освоении-понимании. Мы будем рассматривать проблему пространственности в пределах специальной постановки Бахтиным этого вопроса в работе 30-х годов «Формы времени и хронотопа в романе», которая сопровождается «Заключительными замечаниями» 1973 года, и таким образом тема получает предельное воплощение и качественное развитие – от подражательности «хронотопа» к представлению о специфичности художественного пространства и особой пространственности смысла литературы. Этим временем совершилась судьба Михаила Бахтина — творчество и жизнь, явившие пространство смысла, в котором обнаруживает себя сегодняшний исследователь, соответствующим образом испытывающий культуру, причастный бахтинскому её переживанию.

В теоретическом введении к статье 1937-38 годов Бахтин обосновывает понятие хронотопа, которое характеризует подражательное понимание литературы. Комментаторы нередко утверждают, что миметический характер воззрений Бахтина на искусство бы неизменным в течение всей его жизни [Сасаки, 2001, с. 99 – 115]. Однако «Заключительные замечания» 1973 года к статье «Формы времени и хронотопа в романе» содержат поправку к старому тексту, указывающую на возможность преодоления некоторых нерешенных в ранний период теоретических вопросов.

Здесь снова различаются действительность и искусство, и хронотоп понимается как форма освоения действительности искусством, Бахтин развернуто описывает «изобразительное значение хронотопа», его «жанрово-типический характер». Учёный пытается удерживать отчётливое различение миров изображающего и изображенного, но утверждение основополагающего для него понятия диалогизма (третий фрагмент) переводит обсуждение на новый уровень, где понятие хронотопа в конце концов утрачивает миметическую специфичность, снимается представлением об эстетически-художественном пространстве, потому что диалогическое понимание представляет хронотопы в сложных взаимоотношениях, которые «сами уже не могут входить ни в один из взаимоотносящихся хронотопов» [Бахтин, 1975, с. 401]. Смыслообразующий диалог осуществляется «вне изображенного мира, хотя и не вне произведения в его целом. Он (этот диалог) входит в мир автора, исполнителя и в мир слушателей и читателей. И эти миры также хронотопичны» [Там же, 401]. Распространив понятие хронотопа на творческое сознание, исполнение и восприятие художественных произведений, Бахтин фактически нивелирует его, без оговорок и философского обоснования разрушает исходную дихотомию подражания «действительность – искусство», и это приводит к радикальному повороту его концепции от классической рациональности к неклассическому (модернистскому) пониманию искусства, если можно так выразиться, на оси диалогизма. Всеобщность (тотальность) диалогических отношений обсуждается в связи с двумя основополагающими мотивами: а) мотивом различения «изображающего» и «изображенного» миров [Там же, 402]; б) мотивом активной роли восприятия в процессе образования актуального смысла литературы: «проблема слушателя-читателя» и «его обновляющей произведение роли (в процессе жизни произведения)» [Там же, с. 406]. Так у Бахтина впервые появляется третья сторона смысла, предполагающая историчность воспринимающего (критика – читателя), — альтернативная классическому объективизму точка зрения на смысл художественного произведения. «Обновить» смысл литературного произведения может лишь «обновлённый» им (литературой, искусством, культурой) читатель (критик). Произведение создаётся писателем, создаваемым в «особой смысловой сфере», в процессе диалогического отношения «к различным явлениям литературы и культуры» [Там же, с. 404], — т.е. автором, существующим в пространстве («смысловой сфере») литературы. Такой автор не только имеет обусловленный конкретными обстоятельствами кругозор, но во всей полноте своего смысла осуществляется в большом времени — в вечном со-бытии явлений культуры. К моменту написания Бахтиным «Заключительных замечаний» им уже сформулированы выделенные понятия, использованные нами для прояснения мысли. Произведение искусства пересоздается слушателем-читателем (он же — критик, положения которого Бахтин в данном случае непосредственно не касается) в расширяющемся пространстве смысла, в кругозоре восприятия, создаваемом целой литературной (шире: культурной) традицией – от Гомера до современности. Это именно пространство смысла, не подлежащее объяснению с помощью термина «хронотоп»: временная компонента в данном случае устраняется, т.к. смысл произведения (культуры) отнесен не к породившей его эпохе, отразившееся в образе, а к вечности («большому времени»); его изменчивое постоянство характеризуется не линейностью и развитием, а мерцанием диалогических отношений к другим смыслам, игрой смыслов. В конце «Заключительных замечаний» идет речь о различении «смысловых моментов, которые как таковые не поддаются временным и пространственным определениям» [Там же, с. 406], и, с другой стороны, хронотопов, но и об их существенной связи: чтобы войти в наш опыт, смыслы «должны принять какое-либо временно-пространственное выражение, то есть принять знаковую форму, слышимую и видимую нами… Следовательно, всякое вступление в сферу смыслов совершается только через ворота хронотопов» [Там же, с. 406). Это последнее замечание сохраняет относительную значимость понятия хронотоп и заявленной в разработках 30-х годов систематики.

Бахтинская филология представляет собой скорее стратегию понимания, чем методику литературоведческого исследования. Помимо очевидного вывода о существенном развитии взглядов Бахтина предложенное антитетическое их рассмотрение позволяет говорить о внутреннем диалогизме его научного поиска. Бахтинский диалогизм представляет собой эпистемологический принцип, противоположный классической диалектике. Если диалектическое противоречие характеризуется необходимостью «снятия», то диалогизм не нуждается в синтезе, он представляет собой «ожившую» антиномию, примирение противоположностей в воспринимающем сознании, которое способно удерживать их одновременно, а не воспринимать последовательно.

Диалогизм постоянно производит понимание, эфемерный смысл; диалогическое рассмотрение способно преодолеть исследовательский догматизм (прямолинейность), обнаружить драматизм научного познания, состоящий, по Аверинцеву, во внутреннем споре исследователя с самим собой. Именно такова исследовательская интенция Бахтина, который преодолевает миметический взгляд (понятие хронтопа 30-х годов) на почве диалогизма (замечания 1973). Это личностно-познавательное противоречие в случае Бахтина, очевидно, значимо для культуры в целом, т. к. представляет собой обоснование новой формы знания, объединяющей классическую и модернистскую парадигмы освоения литературного творчества.

ЛИТЕРАТУРА

1. Бабайцев Ю.А. Эпистемология // Новейший философский словарь. Режим доступа: Словопедия – WWW.slovopedia.com

  • Бахтин М.М. К методологии литературоведения // Контекст-1974. М., 1975а, с. 203 – 212.
  • Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. М., 1975.
  • Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1986.

5. Бахтин М.М. К философии поступка // М.М. Бахтин. Работы 20-х годов. Киев, 1994. С. 9-68.

6. Михаил Михайлович Бахтин / М.М. Бахтин; [под ред. В.Л. Махлина]. М., 2010

7. Бахтин М.М. Баседы с В.Д. Дувакиным // Михаил Михайлович Бахтин / М.М. Бахтин; [под ред. В.Л. Махлина]. М., 2010.

8. Исупов К.Г. Смерть Другого // Михаил Михайлович Бахтин,

с. 297-312.

9. Каган Ю.М. Люди не нашего времени // Михаил Михайлович Бахтин, с. 34-46

10. Краткая философская энциклопедия. М., 1994.

11. Махлин В.Л. Рукописи горят без огня // Михаил Михайлович Бахтин, с. 9-22

12. Пастернак, Борис. Об искусстве. М., 1990.

  1. Сасаки Х. Основы понятия текста у М. М. Бахтина // Диалог. Карнавал. Хронотоп./ Ежеквартальный научный журнал. 2001. №3. С. 99 – 115.

14. Словарь философских терминов. М., 2007.

15. Философский энциклопедический словарь. М., 1989.

16. Хайдеггер М. Ницше. Т.1. СПб., 2006.

The article is devoted to the problems of literary epistemology. The bases of this area of humanitarian knowledge have arisen in early Bakhtin’s works and in Pasternak’s essay. The preconditions of new understanding of the literature and possibilities of humanitarian knowledge occur in the existential position of Nitsshe been acquired by the European culture. The analysis of work of M.M.Bakhtin «Forms of time and chronotope in the novel» allows to draw a conclusion on the occurrence of the new form of the knowledge combining classical and modernist paradigms of development of literary creativity.

Зотов Сергей Николаевич – докт. филол. наук, заведующий кафедрой литературы ГОУ ВПО «ТГПИ», профессор кафедры отечественной литературы XX века ЮФУ.

Тел. 8 98634)68-27-92

E-mail: snzotov@yandex.ru

Адрес сайта: www.czotov.ru

Опубликовано:  «Известия Южного федерального университета. Филологические науки». 2011. №3. С. 45 – 52.

Комментарии к записи К эпистемологии литературоведения: пространственность художественного смысла в эпистемологии М.М. Бахтина отключены