К пониманию смысла европейской литературной традиции

Весьма продуктивно различать филологическое знание в зависимости от положенного в его основу типа рациональности. Способ понимания литературы определяет характер её социализации, значение для общественного сознания.

История литературы и литературная традиция представляют собой две основные и взаимосвязанные формы знания о художественной литературе. Первая основана на классической рациональности, представлении о подражательном характере искусства и является временной тематизацией смысла художественной литературы. В классическом литературоведении существует понятие традиции, которое обозначает преемственность литературных эпох и авторов, т.е. линейное взаимодействие литературных явлений в их поступательном развитии. Модернистская критика, утверждающая неклассическую рациональность, предлагает “понимание поэзии как живого целого, заключающего в себе все поэтические произведения, когда либо созданные” [Элиот Т.С. 1987]. Это и есть, по Элиоту, литературная традиция, — всегда равное себе эстетически-художественное пространство, в котором находят место соответствующие ему новые факты искусства.

Общеизвестна мысль о невозможности в нашу эпоху нового “большого нарратива”. “Большой стиль” — это форма трансценденции, придание культуре сверхчеловеческого, потустороннего смысла. Но демократия порождает ситуацию “пост”, “принципиально отвергает мировоззрение, идеологию” [Парамонов Б. 1997]. Другой философ пишет: “Пост-культура — современное состояние той… сферы цивилизации, которая создается поколением людей, сознательно и на сущностном уровне отказавшихся от признания бытия какого-либо иного духовного начала (Великого Другого), кроме только исключительно человеческого”. “Однако опыт последнего столетия показывает, что без некоего сущностного Стержня… Первопринципа бытия и культуры человек пока полноценно жить не научился, и неизвестно еще, может ли вообще этому научиться” [Бычков В.В. 2003].

Само отсутствие нового “большого стиля”, видимо, означает не-уместность сегодня идеологии в уже известных формах теоретизирования и общественной практики. Повторение пройденного бессмысленно, новое слово невозможно, т.к. “все слова уже сказаны” (Аверинцев): европейская культура обрела в ХХ веке своеобразную завершенность, определенность смысловых очертаний, исчерпала возможности исторического развития, однако продолжает существовать в качестве единства культурных представлений, национально-государственных образований, ценностного нравственно-эстетического самоопределения человека культуры. Religio европейского человека есть постоянно заново постигаемая и созидаемая им культура, как бы нигилистически он к ней ни относился. Ценности, обнаруженные литературой и искусством, философией и психологией продолжают образовывать (конституировать) Европу даже в отрицающих высказываниях интеллектуалов, устраивают эстетически-художественное и интеллектуальное пространство, в котором возможен и сам отрицающий их европейский человек. Этому человеку в эпоху “пост” по-прежнему свойственно чувство истории как постоянства культурного свершения, благодаря которому он обретает вечный и человечный смысл традиции, осуществляющейся как текст. Классическое историко-литературное знание в ситуации “пост” не может возникнуть на каком-либо новом основании, оно актуализируется приведением к традиции в неклассическом понимании, историческая изменчивость возводится к постоянству смысла, подобно животворящей влаге, которая превратностями речного русла обретает покой в морском просторе.

Для литературоведения одновременно существенны как индивидуальность, конкретность произведения, так и всеобщий и неизменный смысл традиции — общего языка данной культуры, и при этом небезразличен вопрос о субъективности художника и критика/читателя. Эффективное описание литературоведческой проблематики возможно с помощью универсального понятия текста. Применение неклассических стратегий открывает возможность актуального понимания литературы, т.е. усвоения и трансформации смысла классических исследований: биографизм, связь творчества с культурно-исторической эпохой снимаются возведением индивидуальных достижений к человечности. Знание о художественной литературе может заключаться в описании самого перехода литературных фактов от произведения к тексту, от живой связи с автором и эпохой к всеобщим формам эстетически-художественного опыта. Контекстуализация скрадывает, приспосабливает, сводит почти на нет, но не уничтожает совсем определенность художественного произведения, одновременно культурно-исторический автор утрачивает индивидуальные черты и становится не биографической личностью, а именем смысла, одним из имен целой традиции.

Такое постижение традиции означает пространственную тематизацию литературы, диалектически противопоставленную временной — истории литературы. Искусство понимается как креативная деятельность, форма постоянного самоопределения человека в мире-культуре и одновременно — форма самовыявления человеческой действительности. Пространство смысла предстает как эстетически-художественная сфера развертывания самосознания Запада, в которой осуществляется человек культуры и обнаруживается человечность бытия.

В центре обсуждения оказывается характеризующая литературу взаимосвязь “субъект — метататекст”, основанная на интеллектуальном переживании, и образующие ее последовательные отношения “художник – текст(интертекст)” и “текст(метатекст) — критик”. Соответственно актуальны две стороны понимания литературы. В качестве интертекста текст-традиция един, целостен и явлен как целое в любой из своих частей — конкретном тексте или его фрагменте. С другой стороны, тексты европейской традиции индивидуализированы и тяготеют к персонализации [Пятигорский А.М. 1995].

Текст не историчен, всегда равен самому себе, но получает вполне конкретную смысловую насыщенность в каждую эпоху понимания; автор биографичен (историчен), но в каждую эпоху понимания становится именем смысла, персонификацией текста-традиции; он тот, кем текст продолжает жить. Критик историчен иначе, он устанавливает актуальный смысл текста, критику текст обязан полнотой (само)осуществления в качестве метатекста. Осмысление текста постоянно обнаруживает его человечность, и если художник одушевляет текст своей творческой активностью, индивидуальным творческим свершением, имеющим всеобщий смысл, сообщает ему импульс к саморазвитию, то критик придает тексту черты собственной духовности, обнаруживая тем самым смысл соответствующей (своей) культурно-исторической эпохи, создавая каждый раз заново определенность культурной идентичности.

По-видимому, традиция в том смысле, какой ей придается выше, может быть понята как форма вочеловечения Великого Другого, у которого много имен в литературе. Он явлен литературной традицией, диалогическим удвоением человеческого содержания культуры, его пресуществлением в пространстве смысла. Можно сказать, традиция выполняет функцию Великого Другого, сотворяя мир, в котором возможен европейский человек. Размывание, оскудение форм литературного творчества – пост может означать временное перемещение акцента в область критического понимания, т.е. иного способа производства смысла эстетически-художественного пространства. В этом случае становится важной социологическая проблематика, т.к. критика маргинальна и не может эффективно выполнять ту же функцию, что и литература. Новое понимание смысла литературной традиции указывает возможность преодоления драматизма общественной жизни, если европейский человек эпохи «пост» обнаружит волю к пониманию собственного существования на уровне созданной им культуры.

Опубликовано: «Литература в диалоге культур: Материалы международной научной конференции (Ростов-на-Дону, 18-21 октября 2003 г.). – Ростов-на-Дону, 2003. С. 48 – 51.