Статьи по истории литературы

Об эпистемологии литературоведения К 120-летию со дня рождения М.М. Бахтина

Аннотация: В статье анализируются особенности гуманитарной мысли в неклассическую эпоху и поэтической практики модернизма. Принципы «инонаучности» философии, выдвинутые М.М. Бахтиным, и их современное развитие делают возможным обоснование филологической исследовательской практики и особой области знания – эпистемологии литературоведения.
Ключевые слова: эпистемология литературоведения, интеллектуальное переживание, поэтическая практика, литературная позиция, поэтически-жизнь, поэтически-личность, экзистенциальные феномены.

В условиях кризиса методологии в науке 20 в. возник «инонаучный» взгляд на гуманитарную проблематику. Развитию новых представлений способствовали идеи, связанные с философской герменевтикой, в русской традиции — труды Бахтина и некоторых его современников. Обеспечить понимание поэзии в её принципиальной диалогичности и знать её такой — задача специальной научной дисциплины – гуманитарной эпистемологии. Это не установление метода познания среди других методов, а попытка обоснования исследовательской практики, возможно, формы гуманитарного знания. В настоящей статье содержится попытка осмысления познавательной проблемы и обоснование некоторых особенностей эпистемологии литературоведения.
Поэзия есть встреча – стихов, эпох, людей, взаимодействие бесконечных смысловых возможностей, постоянное рождение сего-дня. Поэт и читатель сбываются человечески неминуемо в связи с «опытом чужого», с книжками. Человек ищет в книжке, а находит в себе самом, пока пишет или читает, ведь книга создаёт интимную обстановку встречи с самим собой. Волнуемые вымыслом, мы одновременно продолжаем оставаться собой, и это чужое переживание, обнаруживающее в нас сострадание и участие, негодование или горечь – постепенно образует нравственно-психологический строй человека — до рефлексии, помимо сознательного отношения.
Этот человек совершает поступки – действует и мыслит.
Художественная литература представляет собой форму смысла, обнаружение характерности исторического существования человека, а не отражение социально-нравственно-психологической действительности, ни мифологических оснований опыта или культурного состояния общества в определенный момент его развития. Однако классическая аналитика в литературоведении, основанная на методологиях диалектической философии или позитивистских взглядах, так или иначе склоняется к подражательным представлениям об искусстве. Так называемая действительность сознается первичной по отношению к литературе, представляющей собой «субъективный» образ «объективной» реальности. Эта последняя, разумеется, может опознаваться с помощью материальных объектов и документов, разнообразных свидетельств и проч. Упрощённость, описанной ситуации с освоением искусства преодолевается в конкретных исследованиях проникновением в глубину гениальных открытий художника, указанием на пророческий смысл великих художественных творений и проч. Так делается поправка относительно методологического (позитивистского) схематизма понимания литературы в классическую эпоху.
Кризис артистической культуры – художественной практики и её самосознания – на рубеже 19-20 вв. развивался постепенно, от западных символизма и натурализма через художнические прозрения русских классиков (Толстой, Достоевский, Чехов) к русскому символизму, а затем – к поэтической практике русского модернизма, которая представляет собой особую и необходимую форму неклассического искусства.
Смысл философской работы в эпоху кризиса заключён в стремлении преодолеть ограниченность понимания в области «наук о духе», которая основана на использовании всеобщих методов, вырабатываемых естествознанием. Э. Гуссерль пишет о «наивном объективизме» таким образом сформированных представлений об истории и субъективности, которая, с точки зрения феноменологии, не отражает вещи, а всякий раз придаёт им актуальный смысл.
Определение новой эпистемологической ситуации возникло прежде отчётливой феноменологической мысли – в словах Ницше «Бог мёртв». Основные интенции искусства модернизма в познавательной ситуации Ницше — воля к власти, вечное возвращение того же самого, переоценка всех ценностей, т.е. жизнетворчество и самоопределение на основе интеллектуального переживания традиции. Вещи вновь возникают в экзистенциальной практике в обновленном виде, и одновременно возникает человек, способный их вновь оценить в соответствии с переоценкой традиции. Сильный человек творит обстоятельства собственной жизни, которые и становятся предметом познания, и одновременно является сам — «am kraeftigsten existieren» — «в сильнейшем существовании», как переводит это выражение Ю.М. Лотман [1]. «Наисильнейшим образом быть» человек может только в культуре – являя собой культуру, становясь культурой.
Эпистемологическая интенция в эстетике и литературоведении, в частности, актуализация вопросов, что такое литература и как возможно знание о ней, возникает, как нам кажется, — в конечном счете, а не буквально, — в результате научного освоения мысли Ницше в новых условиях познания.
В аннотации к критической антологии трудов о Михаиле Михайловиче Бахтине сказано: «гуманитарный эпистемолог XX века» [2]. Что это значит? К.Г. Исупов пишет об «эстетической эпистемологии», что «устав этой науки на отечественной почве – дело будущего» [3]. Что такое эстетическая (гуманитарная) эпистемология?
В большинстве распространенных источников по философии различение понятий гносеологии и эпистемологии непоследовательно и непринципиально. Однако если судить даже по немногим обобщающим знание справочным изданиям, понятие эпистемологии развивается [4].
Эпистемология в статье А.Ю. Бабайцева («Новейший философский словарь») – это «философско-методологическая дисциплина, в которой исследуется знание как таковое, его строение, структура, функционирование и развитие». Современная тенденция к различению эпистемологии и гносеологии основана «на исходных категориальных оппозициях. Если гносеология разворачивает свои представления вокруг оппозиции «субъект-объект», то для эпистемологии базовой является оппозиция «объект — знание». Эпистемологи исходят не из «гносеологического субъекта», осуществляющего познание, а скорее из объективных структур самого знания». Среди основных эпистемологических проблем – вопрос «как устроено знание?» [5]. Эпистемология в данном случае определяется как особая область знания, несмотря на дефинитивное возведение к философско-методологической проблематике. Кажется, именно это определение имеет в виду возможность специальной, «отраслевой» постановки проблемы эпистемологии, в первую очередь, эстетической эпистемологии.
Речь идёт о специальном рассмотрении вопросов гуманитарного познания. С классической точки зрения, основы методологии литературоведения, например, – это применение основных принципов определенного типа философствования (познания) в литературоведении. Понятие методологии связывается прямо с философской системой и призвано сообщить познанию единство, свойства «первой философии». Напротив, работа М.М. Бахтина «К методологии литературоведения» (1975), вопреки названию (дано публикаторами, а не автором), не о методах изучения художественной словесности, а как раз об эпистемологических проблемах. Отчетливо выделенные когнитивные единицы Бахтина, своеобразные принципы нового понимания — «познание вещи и личности»; диалогизм; взаимодействие «кругозоров»; соотносительные понятия «вненаходимости» и «диалогического познания», — содержат представление о том, что такое литература и одновременно — как возможно знание о литературе [6]. «Инонаучность» М.М. Бахтина [7] представляет собой литературоведческую эпистемологию.
Вопрос о новом понимании искусства и знании о нём, о гуманитарной эпистемологии был поставлен в русской науке и одновременно – в эссеистике модернизма, явившейся обобщением соответствующей поэтической практики, ещё на рубеже 10-х-20-х годов. В.Л. Махлин пишет об эпохе, породившей эти воззрения: «Конец десятых – начало двадцатых годов – время настоящей революции в гуманитарном мышлении XX века: философской революции (прежде всего – в Германии), гуманитарно-филологической революции (прежде всего и глубже, чем где-либо – в России). М.М. Бахтин – активный, но «неофициальный» со-участник и со-временник обоих этих одновременных событий» [8].
Философ М.И. Каган, старший современник и единомышленник М.М. Бахтина, представлял эпистемологическую проблему в полемике с классической теорией искусства, возводящей эстетику к определенным философским системам. «Чтобы эстетика могла быть самостоятельной, она должна иметь свой ясный, особый род сознания. <…> Необходима не только своеобразность объективной идеи красоты, но и методическое обоснование её особого рода сознания» [9]. М.М. Бахтин как будто развивает эту мысль: «Но эта научная философия может быть только специальной философией, то есть философией областей культуры и их единства в теоретической транскрипции изнутри самих объектов культурного творчества и имманентного закона их развития. Зато эта теоретическая философия не может претендовать быть первой философией, то есть учением не о едином культурном творчестве, но о едином и единственном бытии-событии. Такой первой философии нет и как бы забыты пути её создания» [10]. Связь приведенных выше цитат установлена в цитированном выше эссе Ю.М. Каган. Речь идёт о специальных вопросах гуманитарного познания, об эстетической (гуманитарной) эпистемологии. «Особый род сознания» отличается от классических представлений и соответствующей методологии. Именно эпистемологическая проблематика, как нам кажется, становится центральной в основных исследованиях Бахтина.
Эпистемологическая интенция в рассматриваемом выше аспекте составляет важнейшую сторону смысла эссеистики русского модернизма, особенно это касается «Охранной грамоты» Б.Л. Пастернака (1930). В размышлении о венецианской живописи Пастернак, в частности, устанавливает особенный «синкретизм» художества: единство и неразличимость «исполнителя», «исполненного» и «предмета исполненья», то есть, тождественность произведения искусства, художника и жизни. Это тождество является средоточием модернистского понимания искусства, выражает экзистенциальную сторону художества [11]. Такова и поэтическая практика Пастернака, в которой обнаруживается переживание основных экзистенциальных феноменов, а не традиционные «темы» поэзии. Поэт как бы обозначает, предъявляет мир, осуществляющийся его творческим движением навстречу жизни, его креативным, производящим обстоятельства поступком. Иными словами, «Наставленное на действительность, смещаемую чувством, искусство есть запись этого смещения. Оно его списывает с натуры» [12]. В отличие от миметической теории искусства речь идёт в данном случае об искусстве как жизнетворчестве.
В «Охранной грамоте» Пастернак даёт пример того, что Бахтин называет «участным мышлением». «Участно» мыслить – «значит не отделять своего поступка от его продукта, а относить их и стремиться определить в едином и единственном контексте жизни как неделимые в нём…» [13]. Современный исследователь пишет: «В мыслительной стратегии Бахтина значимым является и то, что мысли возвращается её индивидуальность, телесность, мысль уже не очищена от живого участия, но проявляет себя в акции поступка и сопровождается ответственностью за его… [14]. Позднее Пастернак скажет: «Искусство не просто описание жизни, а выражение единственности бытия». Речь идет об обнаружении-открытии жизни, всегда данной единственным способом – в интеллектуальном переживании вот этого художника, но явленное «здесь и сейчас» имеет всеобщий смысл «неповторимой единственности живой действительности» [15]. Это место можно уточнить так: бытие дано посредством единственности переживания сущего художником, так оно получает возможность явиться, при-бывает, в полном соответствии с Хайдеггером.
Общая мысль Пастернака и Бахтина коренится в экзистенциальном представлении о действительности, сформулированном Ницше, в частности, в «Весёлой науке» (IV, 324): «Жизнь не разочаровала меня! Напротив, из года в год я нахожу её более истинной, более желанной, более таинственной – с того самого дня, когда меня осенила великая освободительница: мысль о том, что жизни суждено быть экспериментом познающего» [16]. В этом фрагменте, на наш взгляд, Ницше как раз и даёт характеристику того, что названо у Бахтина «участным мышлением» — познанием человека, «участвующего» в возникновении смысла бытия, «при-частного» к жизнетворчеству. В мысли Ницше содержится основание экзистенциализма как основы новой ментальности Запада и участи человека культуры. Не случайно именно этот фрагмент сочинения Ницше стал эпиграфом к фундаментальному труду М. Хайдеггера «Ницше», в котором развиты многие мысли философа 30-х – 40-х годов. [17]. Уместно вспомнить признание М.М. Бахтина в беседе с В.Д. Дувакиным: «Я и прозу знал наизусть. Например, очень многие такие… ну, отрывки, что ли, не целые произведения, из Ницше я знал наизусть. В подлиннике, конечно, на немецком языке. Я тоже прошел через страстное увлечение Ницше» [18].
Гуманитарное знание М.М. Бахтина есть прежде всего эпистемология, открытие новой формы гуманитарного знания, однако освоение трудов русского учёного в литературоведении происходило именно в традиционном методологическом аспекте, посредством методологического применения его научных мотивов, а не как постижение его эпистемологии. Знание о литературе тематизировалось с помощью «инструментально» понятого Бахтина, для мысли которого характерна, по собственным его словам, «инонаучность», т.е. новаторский путь в науке, названный выше эпистемологией.
«Гуманитарная эпистемология» — рабочий термин, обозначающий философское осмысление гуманитарного знания в социально-онтологическом измерении его, в единстве так называемой духовной истории (Geistesgeschte), «большого времени» — единстве реальной преемственности…». В. Л. Махлин имеет в виду особую научную философскую дисциплину, которая бы придала последовательность герменевтическому взгляду на историю в противоположность традиционным научным «методам». Основания для учреждения такой дисциплины философ видит, в частности, в учении М.М. Бахтина. «Герменевтический опыт взаимодействия между «героем» истолкования (с его историческим миром жизни) и «автором» истолкования (исследователем, интерпретатором с его уже другой исторической ситуацией), — этот опыт, собственно, и образует специфический предмет гуманитарной эпистемологии, т.е. философии исторического опыта…» [19]. В. Махлин использует здесь понятия и термины М. Бахтина и констатирует необходимость артикуляции диалогического смысла культуры, который указывает главную цель познания: «Предмет гуманитарных наук — выразительное и говорящее бытие» [20].
Новая эпистемологическая ситуация обобщает и обусловливает прежде всего художественную практику 20 века и знание о ней. В работах М.М. Бахтина сформулированы основные принципы эпистемологии литературоведения, которые нуждаются в содержательном развитии с помощью закономерных рабочих понятий и аналитической работы.
Приведенный выше анализ источников позволяет описать эпистемологическую ситуацию и возможности соответствующей литературоведческой практики. «Вненаходимость» понимающего (творящей личности исторического «сейчас») по отношению к понимаемому («герой», личность, всякий определенный внутри себя смысл, самоосмысленность эпохи, самосознание человека, коллектива и т.п.) обусловливает необходимость плодотворного диалога, в котором заново рождаются обе его стороны: «здесь «я» существую для другого и с помощью другого» [20] — вот своеобразная формула взаимодействия на почве общей литературной традиции, внутри которой, меняясь в связи с условиями понимания, взаимодействуют культурообразующие смыслы истории. Придавая смысл «другому», «Я» не «модернизирую» понимание с помощью «генерализующего» метода, но продумываю историческую дистанцию: «В литературоведении точность — преодоление чуждости чужого без превращения его в чисто своё» [20]. Тем самым возникает определенность новой литературной позиции в «большом времени», является исторически новая личность. Литературные факты переосмысливаются в процессе интеллектуального переживания художника/критика/читателя, обращенного в своем постижении образов (сущего) к бытию, т.е. благодаря отнесенности переживания в конечном счете не к тематике сущего, а к основным экзистенциальным феноменам (труд, смерть, любовь, стремление к господству, игра, по Финку, – см. об этом: [21]).
Литературоведческая практика направлена на постижение поэтически-личности, явленной стихами. Это значит, что художник претворяет в искусстве себя, как бы заново рождается, т.е. становится благодаря художественному сотворению кем-то иным в мире-художестве. Человек-поэт сбывается поэтически благодаря интеллектуальному переживанию культурной традиции, таким образом творчески её осваивая в собственной поэтической практике, которая, откликаясь жизни, постигая, одновременно созидает её поэтически. Обнаруживая вещи и отношения, поэт как бы творит заново обстоятельства собственного существования — поэтически-жизнь. «Благодаря интеллектуальному переживанию художником своей связи с миром-культурой расширяется эстетически-художественное пространство, оно нарастает индивидуальным творческим свершением, имеющим всеобщий смысл» [22]. Читатель/критик узнаёт в художестве свою жизнь, принимает познанное и явленное художником – так в активном раскрытии читателем своих интеллектуально-эстетических качеств осуществляется коммуникация в поэтическом творчестве, возникает эстетически-художественное пространство, в котором возможны поэзия и новый «сильный поэт» (выражение Г. Блума).
Предпринятое выше описание филологической работы реализует экзистенциальные представления о литературно-художественном творчестве и его научном постижении. [см. об этом: 4]. Последовательное применение и упрочение на почве литературоведения основных принципов гуманитарного познания, сформулированных М.М. Бахтиным, может стать основанием особой области знаний — эпистемологии литературоведения.

Примечания

  1. Лотман Ю.М. «Театральный язык и живопись (К проблеме иконической риторики) — Режим доступа: http://philologos.narod.ru/lotman/theatre.htm).
  2. Михаил Михайлович Бахтин; [под ред. В.Л. Махлина]. М.: «Российская политическая энциклопедия», 2010. С.4.
  3. Исупов К.Г. Смерть Другого // Михаил Михайлович Бахтин. С. 297-312.
  4. Зотов С.Н. Поэтическая практика русского модернизма (Основы экзистенциальной исследовательской практики). Таганрог, 2013. С.22-24.
  5. Бабайцев Ю.А. Эпистемология / Ю.А. Бабайцев // Новейший философский словарь. Словопедия. Режим доступа:– WWW.slovopedia.com
  6. Бахтин М.М. К методологии литературоведения // Контекст-1974. М.: «Наука», 1975. С. 203 – 212.
  7. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М.: «Искусство», 1986. С. 384.
  8. Махлин В.Л. Рукописи горят без огня // Михаил Михайлович Бахтин. С. 9.
  9. Каган Ю.М. Люди не нашего времени // Михаил Михайлович Бахтин. С. 40.
  10. Бахтин М.М. К философии поступка // М.М. Бахтин. Работы 20-х годов. Киев: «NEXT», 1994. С. 25.
  11. Пастернак, Борис. Об искусстве. М.: «Искусство», 1990. С. 90.
  12. Там же. С. 72.
  13. Бахтин М.М. К философии поступка. С. 24, 25.
  14. Кребель И.А. Территория предела: Эстетика мысли русского модерна: научная монография. М.: «Канон+», 2011. С 195.
  15. Пастернак, Борис. Об искусстве. С.354.
  16. Ницше Ф. Сочинения в 2 т. Т. 1. Литературные памятники. М.: «Мысль», 1990. С. 647.
  17. Хайдеггер М. Ницше. Т.1. СПб.: «Владимир Даль», 2006. С. 5.
  18. Бахтин М.М. Баседы с В.Д. Дувакиным // Михаил Михайлович Бахтин. С. 30.
  19. Махлин В.Л. Второе сознание. Подступы к гуманитарной эпистемологии. М.: «Знак», 2009. С. 7, 8.
  20. Бахтин М.М. К методологии литературоведения. C. 205.
  21. Финк Э. Основные феномены человеческого бытия // Проблема человека в западной философии. М.: «Прогресс», 1988. С. 358-361.
  22. Зотов С.Н. Эстетически-художественное пространство и антропологический смысл литературы // Литература в контексте современности: материалы II Международной научной конференции. Челябинск, 25 – 26 февраля 2005 г.: в 2 ч – Челябинск: Изд-во ЧГПУ, 2005. – Ч. I. С. 166 – 168.

Опубликовано: Жанр. Стиль. Образ. Актуальные вопросы современной филологии. Межвузовский сборник научных статей с международным участием. – Киров, 2016. С. 16-23

Комментарии к записи Об эпистемологии литературоведения К 120-летию со дня рождения М.М. Бахтина отключены