Статьи о Лермонтове,  Статьи о модернизме

Лермонтов в интеллектуальном переживании Пастернака (к проблеме экзистенциального понимания литературы)

По словам И. А. Бродского, «Пишущий стихотворение пишет его прежде всего потому, что стихосложение – колоссальный ускоритель сознания, мышления, мироощущения» (1, с. 16). Поспевает ли за этой скоростью литературоведение? Понимаем ли мы то, о чем свидетельствует поэзия, в соответствии с сегодняшними потребностями духовной жизни и императивами общественного сознания? Насколько внятен нам её смысл? «Европа без филологии – даже не Америка; это – цивилизованная Сахара, мерзость запустения» (6, с. 62). Дискурсивные практики методологически ограничены, замкнуты, — существование поэта и смысл поэзии самоценны. Стремление к адекватности, к экзистенциальному пониманию взаимосвязи поэзии и её смысла, поэта и критика-читателя – главная, на наш взгляд, задача литературоведения.

1.

Личность и творчество Лермонтова представляют собой форму смысла русской и шире — европейской литературной традиции (см. об этом, например: 4, с. 108 – 122). Существующие историко-литературные концепции не отражают, на наш взгляд, в полной мере ни исторический, ни актуальный смыслы творчества Лермонтова. Особую сторону знания о литературе составляет эссеистика и иные формы культурной рефлексии эпохи модернизма: классическая литература становится предметом интеллектуального переживания новых поэтов.

Лермонтов и Пастернак – две важнейшие поэтические личности в русской литературной традиции, относительно которых возникает представление об эволюции русской поэзии, а также — о поэтическом как культурном феномене. Возможно, это источник и завершение экзистенциально-личностного начала в русской  поэзии. Общую для начала века мысль Пастернак выразил следующим образом: «С Пушкина началась русская современность, живая, действительная, наш нынешний образ мыслей. Пушкин построил здание нашей духовной жизни, дом русского исторического сознания. Лермонтов был первым, кто в нём поселился» (7, с. 355). (Ср.: «А ещё над нами волен Лермонтов, мучитель наш»; «И за Лермонтова Михаила я отдам тебе строгий отчет, как горбатого учит могила и воздушная яма влечет» — О.Э. Мандельштам). Встреча Пастернака и Лермонтова в начале 20 века – событие не столько историко-литературное, сколько экзистенциальное для русской литературной традиции и филологии. Переживание Лермонтова было для Пастернака своеобразным постижением самого себя, формой обращенности к поэтическому как к экзистенциальному феномену. (О понятии экзистенциального феномена см.: 11, с. 357 – 403).

Чтобы приблизиться к осознанию смысла указанного переживания, следует ответить на два взаимосвязанных вопроса: 1) что именно означает такое особенное понимание Пастернаком Лермонтова?; 2) что именно в Лермонтове вызывает такое его понимание?

Попытаемся сначала ответить на первый из этих вопросов.

Интеллектуальное переживание – это понятие, обозначающее особое отношение человека и мира (природа, культура), в котором чувственное существенным образом связано с разумным, они опосредуют друг друга: чувственное вспоминается, опосредуется разумом, и одновременно разумное обнаруживает себя благодаря артикуляции чувственного опыта. М. Мамардашвили писал, что сознание человека возникает как память об умершем, — любимом, родном, кровном, сознаваемом как утраченное безвозвратно. Так сильное чувственное отношение претворяется памятью в нравственно-психологическое: осознание утраты, одиночества. Интеллектуальное переживание возникает как экзистенциальная процедура, благодаря которой природное пресуществляется в культуру, — так становится возможным, так осуществляется человек культуры. Речь в данном случае идет о своеобразной нравственно-психологической процедуре культурного самообладания человека.

Какое либо чувственное восприятие, поэтическое впечатление при его вспоминании неизбежно становится интеллектуальным переживанием уже в силу необходимой осознанности, или в процессе осознания, интеллектуального освоения. Такое интеллектуальное переживание представляет собой процесс обнаружения бессознательного содержания душевных процессов (см. об этом подробнее: 5, с. 7 -9), относимых к непосредственно эмоциональной сфере жизни, но также к сфере искусства.

Важно иметь в виду, что интеллектуальное переживание основывается на чувственном опыте, однако не рационализует его окончательно, и не идеологизирует, поэтому понятие интеллектуального переживания особенно существенно для постижения поэзии модернизма, где оно перемещается в центр культурно-творческого процесса.

Пастернак переживает Лермонтова интуитивно, как предельное выражение экзистенциального смысла поэтического и поэзии. Приведем основные свидетельства писем поэта.

Письмо Д.Е. Максимову, 1957 год: «Когда в 1917 г. я наобум, не долго думая, написал на титуле «Сестры моей — жизни» не «Памяти Лермонтова» или что-нибудь подобное, «Посвящается Лермонтову», точно он был ещё тогда не то, что в живых, но в рядах случайных прохожих, ещё неведомых, или недостаточно увековеченных абстрактностью признания, точно его тем летом где-нибудь ещё можно было встретить, я не только имел в виду выразить это чувство чего-то совсем недавнего, непросохших следов ночного дождя или незатихающих, неотзвучавших отголосков только что прокатившегося звука, я долго, всю свою жизнь льстил себя надеждой раскрыть в статье, в прозе это таинственное могущество лермонтовской сущности, эту драму свежести что ли, её секрет и загадку» (цит. по: 2, с. 84).

Письмо Ю.-М. Кейдену. 22 августа 1958 г.: «В Лермонтове слышна независимая исповедная нота последующей интеллектуальной традиции нашего времени в поэзии и прозе, которую позднее обогатила ослепительная конкретность Льва Толстого и затем абсолютная чуткость глаза у Чехова. Но там, где Пушкин объективен, осязаем и точен, в общем широчайшем значении, Лермонтов горяч и лиричен и потому более ограничен, — там, где Пушкин реалистичен и высок в своей творческой деятельности, Лермонтов её живое личное свидетельство. Его оперный романтизм, как Вы выразились, — не более, чем частность. Влияние Байрона бесспорно, поскольку половина Европы была под его обаянием. Но то, что мы ошибочно называем романтизмом у Лермонтова, в действительности, как мне представляется, — необузданная стихия современного субъективно-биографического реализма и предвестие нашей современной поэзии и прозы.

Я посвятил «Сестру мою жизнь» не памяти Лермонтова, но самому поэту, точно он еще жил среди нас – его духу, всё ещё действенному в нашей литературе. Вы спрашиваете, чем он был для меня летом 1917 года? Олицетворением творческой смелости и открытий, началом свободного поэтического утверждения повседневности…» (8, с. 355, 356).

Письмо Пастернака И.С. Буркову. 23 июня 1945 г.: «Лермонтов именно в Прянишниковском иллюстрированном издании <…> оказал на меня почти такое же влияние, как Евангелие – и пророки» (9, с. 459). Издание Прянишникова содержало иллюстрации художников И.К. Айвазовского, В.М. Васнецова, А.М. Васнецова, М.А. Врубеля, Е.Е. Волкова, Н.Н. Дубовского, С.В. Иванова, К.А. Коровина, В.К. Менка, В.Е. Маковского, В.Д. Поленова, Л.О. Пастернака, И.Е. Репина, К.А. Савицкого, В.А. Серова, К.А. Трутовского, И.И. Шишкина.

Комментируя слова «Посвящается Лермонтову», С.Н. Бройтман в своей итоговой книге о «Сестре моей – жизни» приводит без пояснений первые два текста как свидетельство особого отношения Пастернака к Лермонтову и делает их отправной точкой для комментария «лермонтовского» слоя книги стихов (2, с. 84 — 90). Исследователи и критики отмечают преимущественно интенсивность переживания Пастернака, необычную яркость мысли о Лермонтове, при этом не касаясь её качества. В этом проявляется классическая тенденция отношения к эссеистике модернизма скорее как специфическому экспрессивному выражению традиционного содержания мысли, чем к особой форме обнаружения нового смысла. Например, Э. Найдич пишет в связи с соотносительной характеристикой Пастернаком Пушкина и Лермонтова: «Приближается к истине точка зрения Б. Л. Пастернака, который видит основу лермонтовского творчества в новой ступени исторического самопознания» (7, с. 47). Специальная аналитика мысли модернизма в данном случае отсутствует. Однако в словах Пастернака о Лермонтове содержится новое неклассическое понимание литературы, выражены основные интенции модернизма.

Попытаемся прокомментировать приведенные выше маргинальные источники. В письме Максимову Пастернак указывает на спонтанность посвящения («наобум»), импрессионизм восприятия, живость непосредственного предметного переживания: речь идёт о физическом (!!!) присутствии Лермонтова в мире Пастернака.

Письмо Ю.-М. Кейдену более аналитично. Здесь несколько важных смыслов. Во-первых, Лермонтов есть «живое личное свидетельство» творческой деятельности – этот смысл перекликается с мыслью из письма Максимову и напоминает об основополагающей интуиции Пастернака о том, что самоопределение поэтической личности, её непосредственное явление, присутствие (ср.: Гумбрехт о производстве присутствия – (3) в жизни, а не текст, есть главное качество поэзии эпохи модернизма, которое впервые обнаруживается именно в связи с Лермонтовым. Пастернак – Синявскому: «сейчас вообще наступило время, может быть, «писать не руками, а ногами!» (10, с. 132) — это ещё одно выражение указанной интуиции. Поэтическая личность «является» стихами, благодаря творчеству, с помощью текста, который сам по себе есть «побочный продукт» (слова Бродского) такого явления.

Другая сторона поэтического творчества — «Субъективно-биографический реализм» — снова формула, свидетельствующая об экзистенциальном понимании поэзии. Между тем Э. Найдич трактует это место с позиций традиционного литературоведения: «Заявление Пастернака о предвосхищении Лермонтовым субъективно-биографического реализма шло вразрез с общепринятым. Как раз в 1950-е и 1960-е годы в официальном литературоведении не только юношеское творчество поэта, но и произведения зрелых лет признавались типичными проявлениями русского романтизма, это закреплялось в научных трудах, вступительных статьях к собраниям сочинений, учебных пособиях». (7, с. 47-48). Это толкование неадекватно интенции Пастернака: являющаяся стихами поэтическая личность тем самым обнаруживает, открывает собою мир в одном из его измерений, она буквально творит пространство смысла, в котором становятся возможными другие люди, читатели; так созидается мир как культура. Об определённых выше сторонах смысла поэзии и свидетельствует заключительная фраза о том, что Лермонтов был для Пастернака «началом свободного поэтического утверждения повседневности». Эти слова свидетельствуют о поэтическом жизнетворчестве с точки зрения понятия «повседневность», которое обсуждалось Гуссерлем и Хайдеггером, а так же одновременно – о поэтической личности, таким образом являющейся.

Наконец, в письме к Буркову указано на тождественность впечатления от Евангелия и поэзии Лермонтова в иллюстрированном издании. Евангелие для Пастернака — прежде всего культурообразующая сила европейского развития (ср.: позитивистская версия понимания христианства в «Докторе Живаго», в стихотворении «Рождественская звезда» и др.). Лермонтов в связи с иллюстрациями знаменитых художников на темы его поэзии – также сила, порождающая мир как искусство, эстетически-художественное пространство.

В аналитическом рассмотрении нам удается отчасти уловить ответ вопрос, что именно означает своеобразное переживание Пастернаком Лермонтова. Поэтическое переживается как экзистенциальный феномен, т.е. как единосущность жизнетворчества и самоопределения поэтической личности, одновременно – как сотворение мира-культуры и явление человека-художника. Это новая экзистенциальная интенция модернизма, которую Пастернак усматривает в литературной позиции Лермонтова. Поэтическая личность Лермонтова переживается Пастернаком как своеобразный первофеномен личностно-экзистенциального начала в русской литературной традиции.

Библиографический список

  1. Бродский И.А. Нобелевская лекция // Сочинения Иосифа Бродского. Том I.- СПб., Пушкинский фонд, 1997.

2. Бройтман С.Н. Поэтика книги Бориса пастернака «Сестра моя – жизнь». – М., 2007.

3. Гумбрехт Х.У. Производство присутствия: Чего не может передать значение. – М., 2006. – 184 с.

4. Зотов С.Н. К пониманию лермонтовского текста европейской литературной традиции // «Русский язык и межкультурная коммуникация» (Научный журнал. Пятигорский государственный лингвистический университет). №1. 2003.

5. Зотов С.Н.. Пространство смысла, или «Воскрешение» автора в европейской литературной традиции // Филологический вестник Ростовского государственного университета. 2005. №1. С. 5 – 11.

6. Мандельштам О.Э. О природе слова // Мандельштам О.Э Слово и культура. – М., 1987.

7. Найдич Э. Размышления, зарисовки, фантазия // Найдич Э. Этюды о Лермонтове. — СПб., 1994. — С. 35—48.

8. Пастернак Б. Об искусстве. «Охранная грамота» и заметки о художественном творчестве. – М., 1990.

9. Пастернак Б. Стихотворения и поэмы: В 2-х т. Т.1 / Вступ. Статья В.Н. Альфонсова, сост., подг. Текста и примечания В.С. Баевского и Е.Б. Пастернака. – Л., 1990.

10. Синявский А.Д. Литературный процесс в России. – М., 2003.

11. Финк Е. Основные феномены человеческого бытия // Проблема человека в западной философии – М.: Прогресс, 1988. С. 357 – 403.

Комментарии к записи Лермонтов в интеллектуальном переживании Пастернака (к проблеме экзистенциального понимания литературы) отключены